Историческая перспектива
Ясность
Научная строгость
Представьте: вы всю жизнь верили, что земля плоская. А потом кто-то показывает вам снимки из космоса. Примерно так чувствуют себя сейчас экономисты, изучающие рынки труда. Десятилетиями нам повторяли простые истины: повысишь минимальную зарплату – люди потеряют работу. Упростишь бюрократию – бизнес выйдет из тени. Рынок труда работает по законам спроса и предложения, как на базаре с помидорами.
Вот только жизнь оказалась куда сложнее учебников. И когда учёные начали систематически собирать данные сотен исследований из разных стран и эпох, картина изменилась до неузнаваемости. То, что казалось железными законами экономики, оказалось скорее нашими коллективными иллюзиями – удобными, понятными, но неверными.
Игра в прятки с государством: почему бизнес уходит в тень
Давайте начнём с самого болезненного – неформальной экономики. В развивающихся странах от трети до двух третей всей экономической активности происходит «в тени». Люди работают без договоров, компании не платят налоги, никто не отчитывается перед государством.
Классическое объяснение звучало убедительно: предприниматели хотят быть легальными, но государство им мешает. Слишком много бумажек, слишком высокие налоги, слишком сложные правила. Перуанский экономист Эрнандо де Сото даже подсчитал в 1980-х, сколько дней нужно, чтобы зарегистрировать бизнес в Лиме, – цифра шокировала весь мир. Вывод казался очевидным: упростите процедуры, и бизнес сам выйдет на свет.
Звучит логично, правда? Вот только когда правительства разных стран начали это делать, ничего не произошло. Точнее, почти ничего. Метаанализы – исследования, которые объединяют результаты десятков других исследований, – показали удивительную вещь: упрощение регистрации практически не влияет на долю легального сектора. Вы можете сократить процедуру с месяца до одного дня, снизить стоимость в десять раз – и всё равно львиная доля бизнеса останется в тени.
Почему? Потому что реальность оказалась сложнее. Большинство теневых предпринимателей не томятся в ожидании, когда же им разрешат легализоваться. Они либо осознанно уклоняются от налогов (паразитическая версия), либо просто настолько малопродуктивны, что не могут позволить себе официальный статус даже при минимальных издержках (версия выживания).
Подумайте об уличном торговце в Лионе. Он продаёт каштаны с тележки. Даже если вы сделаете регистрацию бесплатной и мгновенной, ему всё равно придётся платить налоги, социальные взносы, соблюдать санитарные нормы. Его крошечный бизнес просто не выживет под этим грузом. Он не в тени, потому что государство мешает, – он в тени, потому что его бизнес слишком хрупок для легального мира.
Что же работает? Удивительно, но самый действенный инструмент – это старомодный контроль и проверки. Когда государство начинает активно выявлять незарегистрированные компании и создаёт реальный риск наказания, картина меняется. Но здесь важна тонкость: контроль должен быть направлен на то, чтобы заставить фирмы зарегистрироваться (экстенсивный уровень), а не на то, чтобы проверять, всех ли работников они оформили (интенсивный уровень). Второе может оказаться губительным: компания просто полностью уйдёт в тень, уволив всех официальных сотрудников.
Представьте себе небольшое кафе. Владелец зарегистрирован, но из десяти работников официально оформлены только трое. Если инспекция начнёт жёстко требовать оформления всех, владелец может просто закрыть легальную часть и открыть новое заведение полностью в тени. Но если государство сосредоточится на том, чтобы вообще все кафе были хотя бы зарегистрированы, – эффект будет лучше.
Минимальная зарплата: когда учебники врут
Теперь о минимальной заработной плате. Если вы изучали экономику, вам рассказывали примерно следующее: рынок труда находится в равновесии. Есть спрос на работников, есть предложение. Устанавливается справедливая цена – зарплата. Если государство вмешивается и устанавливает минимум выше этой цены, компании наймут меньше людей. Просто потому, что не смогут себе этого позволить. Классический случай: благими намерениями вымощена дорога в ад. Хотели помочь бедным – оставили их без работы.
Эта логика настолько проста и убедительна, что её повторяли десятилетиями. Она стала чем-то вроде экономической религии. И вот что удивительно: когда учёные начали собирать реальные данные из сотен исследований по всему миру, от США до Бразилии, с 1920-х годов до наших дней, – она не подтвердилась.
Ключевой показатель здесь – так называемая «собственная эластичность занятости по заработной плате». Звучит устрашающе, но смысл прост: на сколько процентов упадёт занятость, если зарплата вырастет на один процент. Классическая теория предсказывала значительный отрицательный эффект. Реальность показала другое.
Среднее значение по всем исследованиям – минус 0,13. Что это значит на человеческом языке? Представьте: государство повышает минимальную зарплату на 10%. Работники должны получить на 10% больше денег. Но часть из них потеряет работу. Так вот, потери составят примерно 1,3%. То есть на каждые 100 евро дополнительного дохода, который получают работники, теряется около 13 евро из-за сокращения рабочих мест. Остальные 87 евро остаются у людей.
Для многих категорий работников эффект вообще близок к нулю. То есть повышение минимальной зарплаты просто перераспределяет деньги от работодателей к работникам, почти не влияя на количество рабочих мест.
Да, есть уязвимые группы. Подростки, которые только ищут первую работу. Ресторанный бизнес с его низкой маржинальностью. Там эффекты заметнее. Но для основной массы работников картина совершенно иная, чем предсказывали учебники.
Почему же экономисты так ошибались? Здесь мы сталкиваемся с явлением, которое пронизывает всю экономическую науку, – публикационным смещением. Работает это так: вы проводите исследование. Если результаты «ожидаемые» – минимальная зарплата сокращает занятость, – журнал охотно примет вашу статью. Если результаты нулевые или неожиданные – шансы на публикацию резко падают.
Это не злой умысел, это просто человеческая психология. Редакторы журналов, рецензенты, сами исследователи – все мы подсознательно ищем подтверждение того, что «знаем». Неожиданные результаты вызывают подозрение: может, вы что-то напутали с методологией? Может, данные плохие? А вот если всё «как надо» – сомнений меньше.
В итоге в научной литературе накапливается искажённая картина. Когда метаанализы начинают корректировать это смещение статистическими методами, – удивительно, но эффекты минимальной зарплаты на занятость становятся ещё ближе к нулю, а иногда и положительными.
Подумайте о том, что это означает. Десятилетиями политики боялись повышать минимальную зарплату, опасаясь безработицы. Миллионы людей жили на доходы ниже прожиточного минимума – потому что экономисты уверяли: помочь нельзя, иначе будет хуже. А на самом деле помочь было можно. Просто мы смотрели на мир через призму теории, которая не работала.
Кто на самом деле решает, сколько вам платить
Теперь самое интересное – монопсония. Это слово вы вряд ли слышали, хотя живёте внутри этого явления каждый день.
В классической экономической модели рынок труда работает так: много работодателей конкурируют за работников, много работников выбирают между работодателями. В результате устанавливается справедливая зарплата – ровно столько, сколько работник производит. Если кто-то попробует платить меньше, работник просто уйдёт к конкуренту.
Звучит прекрасно. Вот только в реальности всё не так. Смена работы – это не выбор яблок на рынке. Вы не можете мгновенно переключиться с одного работодателя на другого. Нужно искать вакансии, ходить на собеседования, возможно, переезжать. Это время, деньги, стресс, риски. У вас есть семья, привязанность к месту, личные обстоятельства. А ещё работодателей в вашей сфере может быть немного – особенно в маленьких городах или узких профессиях.
Всё это даёт работодателям власть. Они могут платить вам меньше, чем вы реально производите, – потому что знают: уйти вам не так-то просто. Это и есть монопсония – рыночная власть на стороне покупателя труда.
Как измерить эту власть? Экономисты смотрят на так называемую «эластичность предложения труда». По сути, это показатель того, насколько легко работники готовы сменить место, если где-то платят больше. Если эластичность высокая – рынок конкурентный, работодатели не могут удерживать зарплаты ниже справедливого уровня. Если низкая – у работодателей большая власть.
Данные показывают: эластичность пугающе низкая. В среднем около 1,4 по прямым оценкам. Что это значит? Если компания повысит зарплату на 10%, она привлечёт лишь на 14% больше работников. Это очень мало. Это означает, что у работодателей огромная власть: они могут платить значительно меньше, чем вы стоите, и вы всё равно останетесь, потому что альтернативы ограничены.
Есть и другие методы оценки, которые дают более высокие цифры – около 14. Но даже это далеко от идеальной конкуренции, где эластичность должна быть бесконечной. Наиболее взвешенные исследования указывают на значение около 7. Это означает, что в среднем работники получают примерно на 12% меньше, чем они реально производят. Эти 12% остаются у работодателя – просто потому, что у него есть власть платить меньше.
Особенно это заметно в некоторых профессиях. Медсёстры, учителя – там, где работодателей мало, а переход в другую сферу сложен. Или женщины с детьми, которые ограничены в мобильности больше, чем мужчины. Монопсония ложится на плечи разных групп неравномерно, усугубляя социальное неравенство.
И вот здесь происходит что-то удивительное: теория монопсонии объясняет, почему минимальная зарплата не разрушает занятость. Если работодатель платит вам меньше, чем вы стоите, потому что у него есть власть, – повышение минимальной зарплаты просто сокращает его избыточную прибыль, но не делает вас невыгодным. Вы по-прежнему производите больше, чем получаете. Более того, в некоторых случаях повышение зарплаты может даже увеличить занятость, потому что больше людей захотят работать.
Это переворачивает всю классическую логику с ног на голову. Оказывается, государство, устанавливая минимальную зарплату, не вторгается в идеально работающий рынок. Оно корректирует уже искажённый рынок, где работодатели злоупотребляют своей властью.
Когда цифры лгут: проблема, о которой не говорят
Теперь давайте поговорим о том, почему экономическая наука так долго ошибалась. И почему вам, обычному человеку, это должно быть важно.
Представьте, что вы читаете новость: «Учёные доказали, что кофе вызывает рак». На следующей неделе: «Учёные доказали, что кофе защищает от рака». Ещё через месяц: «Кофе не влияет на рак». Вы начинаете подозревать, что учёные сами не знают, о чём говорят. И в каком-то смысле вы правы, но проблема глубже, чем кажется.
Экономические исследования страдают от той же болезни. Возьмите любую тему – минимальную зарплату, влияние образования на доходы, эффект от налоговых льгот. По каждой теме существуют десятки, сотни исследований. И их результаты разбросаны по всему спектру: от «огромного положительного эффекта» до «никакого эффекта» и «значительного отрицательного эффекта».
Почему так происходит? Частично потому, что мир действительно сложен и контекстуален. Минимальная зарплата может по-разному работать в Лионе и Марселе, в 2010-м и 2025-м, для официантов и программистов. Но есть и другая причина – систематическое искажение того, что попадает в научные журналы.
Работает это так. Молодой исследователь изучает влияние какой-то политики. Проводит сложный анализ, месяцы работы. Получает результат: эффект практически нулевой, статистически незначимый. Что дальше? Он пытается опубликовать работу в хорошем журнале. Но редактор говорит: «Ну, это не очень интересно, правда? У вас же нет чёткого вывода». Рецензенты придираются к методологии: «Может, у вас просто плохие данные? Или неправильная модель?»
Тот же исследователь проводит другое исследование. Получает чёткий результат: эффект отрицательный, статистически значимый, всё как в учебнике. Журнал принимает статью с распростёртыми объятиями. Рецензенты довольны: «Вот это настоящая наука!»
Но вот ирония: возможно, первое исследование было правильным, а второе – случайная удача, статистический шум, который выглядит как закономерность. Однако в научной литературе накапливаются вторые, а первые остаются в ящике стола.
Умножьте это на тысячи исследователей, десятилетия работы – и вы получите систематическое искажение. Литература оказывается заполнена исследованиями с «интересными» результатами, а работы с нулевыми эффектами почти отсутствуют. Когда политики и общество смотрят на «научный консенсус», они видят искажённую картину.
Метаанализы могут это исправить – статистически, с помощью специальных методов. Когда их применяют, картина резко меняется. Те самые эффекты, которые казались устойчивыми и доказанными, съёживаются почти до нуля. А иногда и вовсе меняют знак.
Это не значит, что все экономисты лгут или некомпетентны. Это значит, что научный процесс устроен так, что систематически искажает наше понимание реальности. Это не злой умысел – это структурная проблема, о которой мало кто говорит широкой публике.
Когда всё складывается: единая картина разрозненных фактов
Теперь самое интересное: как всё это связано воедино?
Долгое время экономисты изучали эти три темы – неформальность, минимальную зарплату, монопсонию – как отдельные проблемы. Словно это разные миры. Но когда начинаешь смотреть внимательно, видишь: это части одного пазла.
Вот как это работает. Представьте экономику как экосистему компаний. Они очень разные: от крошечных предприятий на грани выживания до успешных фирм с высокой производительностью. Эти компании решают, работать ли легально или в тени, сколько платить работникам, сколько нанять.
Самые слабые компании не могут позволить себе легальность – даже минимальные издержки их убьют. Они остаются в тени, платят гроши, балансируют на грани. Средние компании могут формализоваться, но неохотно. Им выгоднее оставаться в тени, пока риск не перевешивает выгоду. Сильные компании – им легальность даже выгодна: она даёт доступ к кредитам, госконтрактам, лучшим работникам.
Теперь добавьте монопсонию. Даже легальные компании платят работникам меньше, чем те производят, – просто потому, что могут. У работников нет реальной альтернативы, особенно если конкуренция на рынке труда невысока.
Что происходит, когда государство вводит минимальную зарплату? В классической модели – катастрофа, массовые увольнения. Но в реальном мире, где работодатели платят ниже справедливого уровня из-за своей рыночной власти, эффект совсем другой. Минимальная зарплата просто сокращает их избыточную прибыль. Занятость почти не падает, а может даже вырасти, потому что больше людей захотят работать за более достойные деньги.
Что происходит, когда государство пытается вытащить бизнес из тени через упрощение регистрации? Почти ничего, потому что проблема не в сложности процедур, а в том, что многие фирмы просто слишком слабы для легального мира. Но если государство усиливает контроль, повышает риски работы в тени, – картина меняется. Средние компании начинают легализоваться, потому что риск перевешивает выгоду.
Это не отдельные явления – это взаимосвязанная система. И политика, которая игнорирует эти связи, обречена на провал или половинчатый успех.
Возьмём реальный пример. Страна решает сократить неформальную занятость. Классический подход: упростим бюрократию! Результат: почти нулевой. Другой подход: снизим налоги для малого бизнеса! Результат: дорого и малоэффективно, потому что слабейшие фирмы всё равно не выживут, а сильные и так бы формализовались.
А теперь представьте комплексный подход. Государство усиливает контроль, повышая риски работы в тени. Одновременно оно вводит разумную минимальную зарплату – это заставляет легальные компании платить достойно, но не душит их, потому что они и так платили ниже справедливого уровня. В результате больше компаний легализуются, работники получают больше, экономика становится прозрачнее, а потери занятости минимальны.
Это не фантазия, это выводы из сотен исследований, когда смотришь на них не по отдельности, а в совокупности.
Что это значит для нас
Почему всё это важно? Не только потому, что интересно узнать, как сильно ошибались экономисты. А потому, что эти ошибки стоили миллионам людей реальных денег, возможностей и достойной жизни.
Сколько раз вы слышали: «Мы не можем повысить минимальную зарплату – люди потеряют работу»? Это повторяли как мантру. В результате работники годами, десятилетиями жили на доходы, которых не хватало на нормальную жизнь. А могли бы получать больше – без катастрофических последствий для занятости.
Сколько раз правительства пытались бороться с теневой экономикой, упрощая регистрацию? Тратили миллионы на реформы бюрократии. А эффект был мизерный, потому что били не в ту точку.
Сколько раз работодатели оправдывали низкие зарплаты «рыночными условиями»? Мол, такова цена труда, что поделать. А на самом деле просто пользовались своей властью, зная, что работникам некуда деться.
Наши представления об экономике – это не просто абстрактные теории. Это основа для законов, политических решений и общественного мнения. Когда эти представления ошибочны, последствия вполне реальны.
И вот что обнадёживает: мы учимся. Метаанализы, систематические обзоры, коррекция публикационных смещений – это инструменты, которые помогают очистить наше понимание от искажений. Они показывают: мир сложнее простых моделей, но он не непостижим.
Минимальная зарплата работает не так, как в учебнике, – и это хорошая новость. Значит, мы можем помогать работникам, не боясь массовой безработицы. Неформальность не исчезнет от упрощения бюрократии – но это тоже хорошо знать, потому что это позволяет сосредоточиться на том, что действительно работает: усиление контроля и создание условий для роста производительности.
Рынки труда не идеально конкурентны, работодатели обладают властью – и признание этого факта открывает пространство для осмысленных интервенций, которые не «искажают рынок», а корректируют уже существующие искажения.
Вера и доказательства
Вернёмся к началу. Деньги существуют, потому что мы в них верим, – это моя любимая мысль. Но экономические теории тоже существуют, потому что мы в них верим. И когда вера расходится с реальностью, нужно менять веру, а не отрицать реальность.
Десятилетиями экономисты верили в определённую картину мира: конкурентные рынки, рациональные решения, простые причинно-следственные связи. Эта вера формировала политику, влияла на жизни миллионов. А потом данные показали: картина была неполной, а местами и неверной.
Это не провал науки – это её триумф. Наука работает именно так: мы выдвигаем гипотезы, проверяем, ошибаемся, учимся, корректируем. Проблема возникает, когда мы цепляемся за старые представления, даже когда факты говорят об обратном.
Сейчас мы находимся в удивительном моменте: накопленные данные позволяют увидеть реальность яснее, чем когда-либо. Метаанализы очищают картину от шума и искажений. Интегрированные модели показывают связи между явлениями, которые раньше казались изолированными.
Что дальше? Это зависит от того, сможем ли мы изменить не только теории, но и институты, которые производят знание. Пока научные журналы предпочитают «интересные» результаты нулевым, искажение будет сохраняться. Пока политики ищут простые ответы на сложные вопросы, будут циркулировать упрощённые модели.
Но есть и надежда. Всё больше исследователей осознают проблему публикационного смещения и работают над её исправлением. Всё больше политиков обращаются к доказательствам, а не к идеологии. Всё больше людей – может быть, и вы, читающие это, – начинают задавать неудобные вопросы и требовать честных ответов.
Рынок труда не подчиняется учебникам. Но это не значит, что он непознаваем. Это значит, что нам нужны лучшие учебники – такие, которые описывают мир таким, какой он есть, а не таким, каким мы привыкли его представлять.
И когда мы это поймём, когда признаем, что минимальная зарплата не разрушает занятость, что работодатели обладают властью, что теневая экономика требует комплексных решений и что наши данные искажены систематическими ошибками, – тогда мы сможем строить политику, которая действительно работает. Не для идеализированных моделей, а для живых людей, которые каждый день сталкиваются с реальностью рынка труда: ищут работу, договариваются о зарплате, пытаются свести концы с концами.
Потому что экономика – это не цифры в отчётах. Это мы с вами: наши надежды, страхи, решения и ошибки. И чем честнее мы будем с собой в том, как она работает, тем лучше сможем её изменить.
