Как паровая машина научила воду вспоминать, или Удивительные мемуары мисс Уэверли

В лаборатории лорда Пемброка стояла такая тишина, что можно было услышать, как капает вода из медной трубки в стеклянную колбу. Капля за каплей, словно метроном времени, отсчитывающий секунды до очередного великого открытия или очередного грандиозного провала – в случае с его светлостью разница была едва заметна.

Мисс Элизабет Уэверли поправила латунные очки и склонилась над аппаратом собственного изобретения. Паровые трубки извивались вокруг стеклянных сосудов, как металлические змеи, а зубчатые колёса мерно поскрипывали, приводя в движение систему фильтров. Вода – самая обыкновенная вода из колодца поместья – проходила через хитросплетение медных спиралей и кристаллических решёток, словно совершая какой-то таинственный обряд очищения.

– Чепуха какая-то, – пробормотала она, вытирая запотевшие стёкла очков. – Молекулы не могут помнить. Это же не люди, в конце концов.

Но вода в колбе вдруг засветилась слабым голубоватым свечением, и в её глубине промелькнули смутные образы: силуэт женщины в старомодном платье, склонившейся над тем же колодцем; мужчина в военной форме, пьющий из оловянной кружки; дети, плещущиеся в пруду столетие назад.

Элизабет потёрла глаза. Должно быть, слишком долго просидела над своими опытами. Господин Дарвин был прав: наука требует жертв, и здравый рассказ становится первой из них.

Она наклонилась ближе к колбе. Вода была прозрачной, как и полагается воде. Но почему-то казалось, что она смотрит на неё в ответ?

Утром следующего дня Элизабет обнаружила, что её аппарат работал всю ночь. Паровой котёл мирно пыхтел, зубчатые колёса поскрипывали в такт, а вода продолжала капать в колбу – теперь уже почти полную. Странно: она точно помнила, что выключила все механизмы перед уходом. Более того, угольный ящик должен был опустеть часа за три, но котёл всё ещё дышал жаром, словно кто-то подбрасывал топливо всю ночь.

– Проклятые слуги, – проворчала она, проверяя показания латунных манометров. – Наверняка кто-то из них решил поиграться с научными приборами.

Но даже произнося эти слова, Элизабет знала, что лжёт сама себе. Слуги лорда Пемброка боялись лаборатории как чёрт ладана. Они считали, что наука – это нечто среднее между колдовством и богохульством, а мисс Уэверли – либо ведьма, либо сумасшедшая. Впрочем, разница была невелика. Старый Томас, дворецкий, даже крестился, проходя мимо лабораторных окон. А юная горничная Мэри вообще предпочитала обходить восточное крыло поместья стороной.

Элизабет сняла перчатки и осторожно взяла колбу в руки. Стекло было тёплым, что само по себе было странно – система охлаждения работала исправно. Вода внутри слегка покачивалась, отражая утренний свет из высоких готических окон. Самая обыкновенная вода из колодца поместья, которую она пропустила через свою систему очистки – изобретение, на которое потратила три года и половину наследства покойного отца.

Система была призвана удалять из воды все примеси до последней молекулы: соли, металлы, органические соединения, даже мельчайшие частицы пыли. Теоретически такая вода должна была стать идеально чистой, лишённой всякой истории, словно только что созданная самим Господом. Элизабет мечтала представить своё изобретение Королевскому научному обществу, доказать всем этим напыщенным джентльменам, что женщина тоже способна на великие открытия.

Но когда она поднесла колбу к свету, в её глубине снова заплясали тени.

На этот раз образы были отчётливее и многочисленнее: женщина средних лет в чёрном платье викторианского покроя стирала бельё у ручья, напевая какую-то грустную мелодию. Мужчина в высоком цилиндре и с тростью зачерпывал воду из того же ручья серебряным кубком, морща лицо от её вкуса. Дети в простых холщовых рубашках строили плотину из камней и веток, визжа от восторга, когда их творение рассыпалось под напором воды.

– Это невозможно, – прошептала Элизабет, но не смогла оторвать взгляд от колбы. – Галлюцинации. Переутомление. Слишком много времени провела в этой проклятой лаборатории.

Она поставила сосуд на дубовый стол и достала увеличительное стекло – подарок от лорда Пемброка, единственного человека, который поддерживал её научные изыскания. Через линзу вода казалась ещё более загадочной: в ней плавали какие-то едва заметные узоры, словно кристаллы льда, но тёплые и живые. Они переливались, складывались в сложные геометрические фигуры, распадались и вновь собирались, как живая паутина воспоминаний.

Внезапно один из образов стал настолько ясным, что Элизабет невольно отшатнулась. Женщина в чёрном платье подняла голову от корзины с бельём и посмотрела прямо на неё. Их взгляды встретились через толщу воды и времени, и женщина медленно кивнула, словно приветствуя давнюю знакомую.

– Добрый день, дорогая, – произнёс чей-то голос, мелодичный и тёплый, с лёгким ирландским акцентом.

Элизабет резко обернулась, но в лаборатории никого не было. Только медные трубы, стеклянные колбы и мерное тиканье латунного хронометра на каминной полке. Голос звучал откуда-то издалека, словно из глубины колодца или из-за плотно закрытой двери. А может быть, из самой памяти.

– Кто здесь? – позвала она, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но слова дрожали на губах. – Покажитесь немедленно!

Ответом была лишь тишина да мерное шипение пара из медных трубок.

Она снова взглянула в колбу, и сердце её пропустило удар. Женщина в чёрном платье всё ещё смотрела на неё, но теперь её губы беззвучно шевелились, словно она что-то объясняла или рассказывала давно забытую историю.

– Вы меня слышите? – прошептала Элизабет, чувствуя себя совершенной безумицей.

– Конечно, слышу, милая, – откликнулся тот же голос, и на этот раз Элизабет поняла: он доносился из колбы, словно вода сама научилась говорить. – Мы все вас слышим. Мы так долго ждали, когда кто-нибудь наконец нас заметит. Такая умная девочка, такая настойчивая. Мы наблюдали, как вы работаете.

Элизабет медленно опустилась в кожаное кресло, не спуская глаз с воды. В её глубине теперь плавали десятки образов: мужчины и женщины разных эпох, дети и старики, крестьяне и аристократы – все те, кто когда-то прикасался к этой воде, пил её, плавал в ней, плакал в неё слёзы радости и горя.

– Что вы такое? – спросила она дрожащим голосом, всё ещё не веря происходящему.

– Мы – это то, что остаётся, – ответила женщина в чёрном, и теперь к её голосу присоединились другие: детский смех, мужской баритон, старческий шёпот. – Каждая слеза, каждый глоток, каждое прикосновение. Вода помнит всё, дорогая. И теперь, когда вы её очистили от всего лишнего, убрали шум и суету, мы наконец можем говорить ясно.

В последующие дни Элизабет едва покидала лабораторию. Она установила дополнительные колбы, подключила к системе новые медные змеевики и даже соорудила примитивный фонограф из латунной воронки и вращающегося цилиндра, надеясь записать голоса из воды. Результат был плачевен – устройство воспроизводило лишь шипение и потрескивание, словно пытаясь передать шёпот призраков через толщу времени.

– Расскажите мне о себе, – попросила она однажды утром, склонившись над колбой с особенно прозрачной водой.

– О, дорогая, – отозвалась знакомая ирландка, – истории у нас длинные, как сама река. Меня звали Бриджит О'Коннор, и жила я здесь, когда твоего поместья ещё не было и в помине. Только маленький домик у ручья да огородик с капустой.

В воде появился образ: простая хижина с соломенной крышей, женщина в фартуке развешивает бельё на верёвке. Но картинка дрожала, словно отражение в неспокойной воде, и временами через неё просвечивали другие сцены – более поздние или более ранние.

– А я помню, как строили первые трубы, – вмешался мужской голос с немецким акцентом. – Инженер Клаус Штайнберг, к вашим услугам. Приехал сюда в сорок седьмом году по приглашению лорда Пемброка-старшего. Мы прокладывали водопровод, и я пил из этого ручья каждый день. Холодная была вода, чистая. А теперь посмотрите, во что всё превратилось – трубы, машины, дым из труб...

Элизабет увидела мужчину в кожаном фартуке, который склонился над чертежами, разложенными прямо на траве возле ручья. Рядом с ним стояли рабочие с лопатами и кирками.

– Не слушай его, милая, – засмеялся детский голос. – Дядя Клаус всегда ворчал. А мне здесь нравилось! Я Томми, и я утонул в этом пруду, когда мне было семь. Но не грусти – я не страдал. Просто поскользнулся на мокрых камнях, пытаясь достать красивую ракушку.

Элизабет вздрогнула. В воде мелькнул образ мальчика с русыми кудрями, который тянется к чему-то на дне пруда. Картинка была такой живой, что она невольно протянула руку, пытаясь его остановить.

– Не надо, – прошептала она. – Не делай этого.

– Поздно, дорогая, – грустно ответил Томми. – Это уже случилось. Но знаешь что? Теперь я могу видеть всё – и прошлое, и будущее. Вода течёт через время, как через пространство.

За следующие дни Элизабет познакомилась с десятками голосов. Здесь была викторианская дама, которая принимала ванны с молоком и розовой водой («Моя кожа была белее лебединого пуха, дорогая»). Солдат, который пил из фляжки перед сражением при Ватерлоо («Думал, что это последний глоток в моей жизни, но вернулся домой»). Маленькая девочка, которая плакала, упав в ручей и испачкав своё воскресное платье («Мама так ругалась, а платье было такое красивое, с рюшечками»).

Но самой поразительной была история, которую рассказала вода из глубокого колодца поместья.

– Я помню динозавров, – произнёс древний голос, хриплый, как шёпот ветра в пещерах. – Я была частью древнего моря, когда эта земля ещё была дном океана. Гигантские ящеры пили меня, и их кости до сих пор покоятся в земле под вашими ногами.

В колбе замерцали невероятные образы: огромные рептилии склоняют длинные шеи к водопою, вулканы извергают лаву в небо, континенты медленно дрейфуют по планете, как корабли в бескрайнем океане времени.

– Это невозможно, – задыхаясь, прошептала Элизабет. – Вода не может помнить миллионы лет.

– А почему нет? – спросил древний голос. – Каждая капля во мне была частью других капель, других морей, других времён. Я падала дождём на головы пещерных людей и наполняла чаши египетских фараонов. Я была паром в лёгких Цезаря и слезой на щеке Клеопатры. Молекулы не исчезают, дорогая. Они путешествуют.

Элизабет начала вести подробные записи. Она зарисовывала образы, записывала истории, пыталась найти в них какую-то систему. Постепенно она поняла, что разные типы воды хранят разные воспоминания. Дождевая вода помнила облака и ветер, колодезная – глубины земли, речная – путешествия по континентам.

Но самое удивительное открытие ждало её, когда она решила поэкспериментировать с морской водой. Лорд Пемброк привёз ей несколько бутылок с побережья Корнуолла, и когда Элизабет пропустила эту воду через свою систему, результат превзошёл все ожидания.

– Мы – легион, – зазвучали тысячи голосов одновременно. – Мы помним всё: от первых дождей на молодой планете до последних слёз умирающих китов. Мы связываем все континенты, все времена. Мы – память планеты.

В колбе с морской водой кружился настоящий водоворот образов: древние корабли и современные пароходы, морские чудовища и косяки рыб, затонувшие города и коралловые рифы. Это было похоже на грандиозную библиотеку, где каждая книга была написана водой, а каждая страница – прожитой жизнью.

– Покажите мне будущее, – попросила Элизабет.

– Будущего мы не знаем, – ответили голоса. – Мы помним только то, что было. Но иногда... иногда мы видим тени того, что может быть. Время не всегда течёт прямо, знаешь ли.

И вода показала ей странные, смутные образы: летающие машины в небе, города из стекла и металла, людей, которые разговаривают с коробочками в руках, океаны, которые поднимаются и поглощают прибрежные города.

– Что это значит? – спросила Элизабет.

– Мы не знаем, – честно ответила вода. – Возможно, это будущее. Возможно, альтернативное прошлое. А может быть, просто сны, которые видят молекулы, путешествуя через пространство.

Постепенно Элизабет начала понимать, что её открытие может изменить весь мир. Если вода действительно хранит память о прошлом, то человечество получает доступ к невероятному источнику знаний. Можно узнать правду об исторических событиях, разгадать древние тайны, понять, как развивалась жизнь на Земле.

Но была и другая сторона медали. Вместе с великими открытиями приходили и страшные тайны.

– Покажите мне, что случилось с леди Маргарет Пемброк, – попросила она однажды, вспомнив таинственное исчезновение жены лорда.

Вода долго молчала, а потом неохотно ответила:

– Некоторые истории лучше оставить в прошлом, дорогая.

– Но я должна знать, – настаивала Элизабет.

И вода показала ей ужасную сцену: леди Маргарет, красивая женщина в белом платье, стоит ночью у пруда. Она плачет, и её слёзы капают в воду. А потом... потом она медленно входит в пруд, пока вода не скрывает её с головой.

– Самоубийство? – прошептала Элизабет.

– Отчаяние, – грустно ответила вода. – Она узнала о любовнице мужа. Не смогла вынести позора.

– Но лорд Пемброк сказал всем, что она умерла от лихорадки...

– Люди часто лгут, – вздохнула вода. – Но мы помним правду. Всегда помним.

Элизабет поняла, что держит в руках не только величайшее научное открытие, но и опасное оружие. Вода знала все секреты, все скрытые преступления, все тайны, которые люди так старательно скрывали. Что будет, если это знание попадёт в чужие руки?

Она представила, как правительственные чиновники используют её изобретение для шпионажа, как богачи покупают доступ к компрометирующей информации, как рушатся репутации и разбиваются судьбы.

– Что мне делать? – спросила она у воды.

– Это твой выбор, дорогая, – ответили голоса. – Мы только хранители памяти. Но помни: знание – это сила, а сила может как созидать, так и разрушать.

В ту ночь Элизабет не сомкнула глаз. Она сидела в кресле перед колбой и слушала тихие голоса воды, рассказывающие ей истории о любви и предательстве, о героизме и трусости, о великих открытиях и страшных ошибках человечества. И с каждой историей вопрос становился всё острее: имеет ли право человек знать всё?

К утру она приняла решение.

Утром к поместью подъехала карета с гербом Королевского научного общества. Элизабет наблюдала из окна лаборатории, как из неё выходят трое мужчин в чёрных сюртуках: профессор Уинстон Блэкмор, светило викторианской науки, его помощник доктор Пирсон и какой-то незнакомый господин с холодными серыми глазами, который явно не имел отношения к науке.

– Мисс Уэверли, – лорд Пемброк ворвался в лабораторию без стука, что было совершенно не в его характере. Лицо его было бледным, руки дрожали. – Боюсь, у нас проблемы. Профессор Блэкмор получил моё письмо о ваших опытах. Он... он привёз с собой представителя министерства.

– Какого министерства? – спросила Элизабет, инстинктивно прикрывая рукой колбу с водой.

– Того, о котором не принято говорить вслух, – мрачно ответил лорд. – Они хотят видеть ваше изобретение. Немедленно.

В дверях появился профессор Блэкмор – высокий, худощавый мужчина с седой бородкой и пронзительным взглядом. За ним следовали его спутники.

– Мисс Уэверли, – произнёс он тоном, который не предполагал возражений. – Лорд Пемброк сообщил нам о ваших... необычных экспериментах. Я полагаю, это очередная женская фантазия, но министерство настаивает на проверке. Продемонстрируйте ваше изобретение.

Элизабет взглянула на колбу. В её глубине тревожно заплясали тени – вода чувствовала опасность.

– Не показывай им нас, – прошептал голос маленького Томми так тихо, что его могла слышать только она. – Эти люди принесут горе.

– Боюсь, мои опыты ещё не готовы для публичной демонстрации, – осторожно ответила Элизабет.

Незнакомец в сером сюртуке шагнул вперёд. Его лицо было лишено всяких эмоций, а глаза напоминали льдинки.

– Мистер Рэвенскрофт, специальный советник Её Величества, – представился он, не протягивая руки для приветствия. – Мисс Уэверли, у нас есть информация о том, что ваше изобретение может иметь... стратегическое значение. Прошу вас, не заставляйте нас прибегать к принуждению.

– Угрозы, господин Рэвенскрофт? – вмешался лорд Пемброк, но голос его звучал неуверенно.

– Реальность, ваша светлость. Если вода действительно может хранить информацию о прошлых событиях, то представьте, какие возможности это открывает. Мы могли бы узнать планы врагов империи, раскрыть заговоры, получить доступ к государственным тайнам других держав.

Элизабет почувствовала, как холод сковывает её сердце. Именно этого она и боялась.

– Покажите нам, – потребовал профессор Блэкмор. – Немедленно.

– Хорошо, – тихо сказала Элизабет. – Но сначала позвольте мне объяснить принцип работы.

Она подошла к своему аппарату, делая вид, что проверяет настройки. На самом деле она потянулась к скрытому рычагу – аварийному клапану, который могла использовать в случае опасности. Ещё при постройке системы она предусмотрела возможность быстро слить всю очищенную воду обратно в общий резервуар.

– Видите ли, джентльмены, – начала она, медленно поворачивая клапан, – вода обладает уникальными свойствами...

– Довольно болтовни, – рявкнул Рэвенскрофт. – Демонстрацию. Сейчас же.

Элизабет взяла колбу и поднесла её к свету. Вода внутри была прозрачной и неподвижной – все образы исчезли.

– Что происходит? – спросила она, делая вид, что удивлена.

– Мы ушли, дорогая, – еле слышно прошептал голос Бриджит О'Коннор. – Растворились в большой воде. Лучше так.

Профессор Блэкмор нетерпеливо подошёл ближе.

– Что именно мы должны увидеть?

– Образы, – сказала Элизабет, качая колбу. – Голоса из прошлого. Но... кажется, что-то пошло не так.

– Шарлатанство, – презрительно фыркнул профессор. – Я так и знал. Женщина не способна на серьёзные научные открытия.

Но Рэвенскрофт не был так легковерен. Его холодные глаза изучали лабораторию, замечая каждую деталь.

– Мисс Уэверли, – произнёс он тихим, опасным тоном, – у нас есть свидетели, которые слышали, как вы разговариваете с... чем-то в этой лаборатории. Старый садовник клянётся, что слышал детский смех из ваших окон. Горничная утверждает, что видела странные световые вспышки. Не принимайте нас за дураков.

Элизабет поняла, что игра окончена. Но у неё был последний козырь.

– Хорошо, – сказала она. – Хотите увидеть память воды? Получайте.

Она схватила колбу с обычной водопроводной водой – той, что ещё не прошла через систему очистки, но содержала все те же воспоминания в хаотичном, неразборчивом виде.

– Покажите мне правду о мистере Рэвенскрофте, – попросила она.

Вода в колбе замутилась, и в ней появились смутные образы. Элизабет не могла их разглядеть чётко, но по лицу Рэвенскрофта поняла, что он видит что-то, что предпочёл бы скрыть.

– Что вы делаете? – прошипел он.

– Я показываю джентльменам истинную силу воды, – ответила Элизабет. – Она помнит всё, мистер Рэвенскрофт. Каждое ваше преступление, каждую ложь, каждое предательство. Хотите, чтобы профессор Блэкмор узнал, как вы продавали государственные секреты французам? Или лорд Пемброк услышал о том, как вы убили своего предшественника на посту?

Рэвенскрофт побледнел и бросился к колбе, но Элизабет была быстрее. Она швырнула сосуд в каменную стену, и он разбился вдребезги. Вода разлилась по полу, и вместе с ней исчезли все образы.

– Вы сошли с ума! – закричал профессор Блэкмор.

– Возможно, – спокойно ответила Элизабет. – Но теперь вы никогда не узнаете правду.

Рэвенскрофт достал из кармана револьвер.

– Вы уничтожите всё оборудование, – приказал он. – Все записи, все образцы. И забудете о своих экспериментах навсегда. Иначе...

– Иначе что? – спросила Элизабет. – Вы меня убьёте? В присутствии лорда Пемброка и профессора Блэкмора? Это будет сложно объяснить.

Рэвенскрофт на мгновение растерялся, и этого хватило Элизабет. Она дёрнула за главный рычаг своего аппарата, и все трубы одновременно раскрылись. Пар заполнил лабораторию, а горячая вода хлынула из резервуаров, смывая образцы, записи и чертежи.

Когда пар рассеялся, от системы очистки воды остались лишь искорёженные медные трубы и разбитые колбы.

– Готово, – сказала Элизабет, вытирая мокрые руки о фартук. – Больше никого не будет мучить память воды. И никто не получит власть над чужими секретами.

Рэвенскрофт смотрел на разруху с яростью, но понимал, что восстановить утерянное уже невозможно. А профессор Блэкмор качал головой, считая всё происходящее женской истерикой.

– Вы пожалеете об этом, – прошипел представитель министерства, убирая оружие.

– Возможно, – согласилась Элизабет. – Но я смогу спать спокойно, зная, что некоторые тайны лучше оставить в прошлом.

После того как нежеланные гости покинули поместье, лорд Пемброк долго смотрел на руины лаборатории.

– Жаль, – наконец сказал он. – Это могло стать величайшим открытием в истории науки.

– Или величайшим проклятием, – тихо ответила Элизабет.

Но когда лорд ушёл, она улыбнулась и вытащила из кармана маленький флакон с прозрачной жидкостью – последний образец очищенной воды, который ей удалось спрятать.

– Мы всё ещё здесь, дорогая, – прошептал знакомый голос Бриджит. – И мы будем ждать, пока кто-то более мудрый не найдёт способ правильно использовать наш дар.

Элизабет спрятала флакон в потайной ящик письменного стола. Некоторые открытия стоили того, чтобы их сохранить. Но только для тех, кто готов нести ответственность за великие тайны прошлого.

Прошло три месяца с тех пор, как лаборатория превратилась в груду искорёженного металла и осколков стекла. Лорд Пемброк велел убрать обломки и превратить восточное крыло в обычную библиотеку – так спокойнее для нервов и безопаснее для репутации. Слуги с облегчением вздохнули: теперь можно было ходить по коридорам, не боясь наткнуться на очередное дьявольское изобретение.

Элизабет официально покинула поместье и поселилась в маленьком коттедже на окраине деревни. Она объявила всем, что намерена посвятить себя переводу древних текстов по ботанике – занятие достаточно скучное, чтобы никто не проявлял излишнего любопытства. На самом деле она продолжала свои исследования, только теперь гораздо осторожнее.

В её новом доме была крошечная лаборатория, скрытая в подвале. Несколько простых стеклянных сосудов, портативная паровая машина размером с чайник и самое главное – тот самый флакон с очищенной водой, который она спасла от разрушения.

– Как дела, дорогие? – спрашивала она каждое утро, склоняясь над маленькой колбой.

– Неплохо, – отвечала Бриджит. – Хотя немного тесновато. Раньше у нас был целый резервуар, а теперь приходится ютиться в этой крошечной бутылочке.

– Зато безопасно, – добавлял Томми. – А ещё к нам присоединились новые друзья.

Элизабет обнаружила, что даже в таком малом количестве воды память продолжала накапливаться. Каждая капля дождя, попадавшая в её систему, каждый глоток из колодца добавляли новые голоса, новые истории. Правда, теперь она была более избирательна в том, что хотела узнать.

Однажды утром к её двери постучался незнакомый мужчина – молодой, лет тридцати, с умными карими глазами и мозолистыми руками изобретателя.

– Мисс Уэверли? – спросил он, неловко вращая в руках шляпу. – Меня зовут Альберт Гилберт. Я инженер из Бирмингема. Слышал о ваших... необычных экспериментах.

Элизабет насторожилась.

– Боюсь, вы ошиблись адресом. Я занимаюсь исключительно ботаникой.

– Пожалуйста, – попросил он. – Я не работаю на правительство. Более того, я считаю, что наука должна служить людям, а не власть имущим. У меня есть теория о кристаллической структуре воды, и я думаю, вы единственный человек, который может её понять.

Что-то в его голосе заставило Элизабет поверить ему. Может быть, отчаяние изобретателя, которого не воспринимают всерьёз. Может быть, искренняя страсть к познанию. А может быть, просто усталость от одиночества.

– Входите, – сказала она. – Но предупреждаю: то, что вы услышите, может показаться безумием.

Альберт выслушал её рассказ, не перебивая. Время от времени он кивал, делал заметки в потрёпанной записной книжке, задавал уточняющие вопросы. Когда она показала ему флакон с водой, его глаза загорелись.

– Невероятно, – прошептал он. – Если молекулы воды действительно могут сохранять информационные паттерны...

– Хотите поговорить с ними? – предложила Элизабет.

– С ними?

– С воспоминаниями. С людьми, которые живут в воде.

Когда в колбе появились знакомые образы, а голоса заговорили с Альбертом, он едва не упал в обморок. Но потом, овладев собой, начал задавать вопросы – умные, продуманные вопросы о природе памяти, о связи между сознанием и материей, о границах возможного.

– Мы могли бы работать вместе, – предложил он, когда разговор с водой закончился. – Я знаю способы усилить эффект, сделать связь более стабильной. Но не для правительства. Для науки. Для понимания.

– А если нас снова найдут?

– Тогда мы будем более осторожными. Может быть, создадим сеть единомышленников. Людей, которые понимают, что некоторые открытия слишком важны, чтобы их монополизировало государство.

Элизабет долго думала. Потом достала из ящика письменного стола ещё один флакон – пустой.

– Нальём немного воды из колодца, – сказала она. – Если мы собираемся менять мир, нам понадобится больше голосов.

В последующие месяцы к ним присоединились ещё несколько человек: доктор Маргарет Филдинг, изучавшая человеческий мозг; профессор Чарльз Стоун, специалист по кристаллографии; молодой физик Джеймс Уиттакер, который считал, что наука будущего лежит в понимании невидимых связей между всеми вещами.

Они работали тайно, осторожно, по крупицам собирая знания о природе памяти воды. Они никогда не публиковали своих открытий, не стремились к славе или признанию. Вместо этого они просто учились слушать – слушать голоса прошлого, мудрость древних океанов, шёпот дождя и слёзы поколений.

– Знаете, что самое удивительное? – сказала однажды Элизабет, наблюдая, как солнечный свет играет в колбе с водой. – Мы думали, что изучаем воду. А оказалось, что вода изучает нас.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Альберт.

– Она показывает нам не только прошлое, но и то, кем мы можем стать. Каждая история, которую мы слышим, каждая жизнь, с которой соприкасаемся, меняет нас. Мы становимся частью её памяти, а она – частью нашей.

В воде замерцали новые образы: группа людей, склонившихся над колбами в маленькой лаборатории, их лица освещены мягким светом. Учёные, которые не стремятся покорить природу, а пытаются её понять. Изобретатели, которые создают не ради власти, а ради знания.

– Мы тоже станем голосами в воде, – тихо сказала Элизабет. – Когда-нибудь наши истории расскажут тем, кто придёт после нас. И, может быть, они будут мудрее. Может быть, они найдут способ использовать память воды не для войн и интриг, а для того, чтобы понять самих себя.

За окном начинался дождь, и каждая капля несла в себе частичку великой тайны. Тайны, которая принадлежала не правительствам и не корпорациям, а всему человечеству. Тайны, которая терпеливо ждала, когда люди будут готовы её принять.

А пока Элизабет и её друзья просто слушали. И учились. И помнили.